Черный цветок - Страница 34

Жидята ждал его — в лавке горел свет, и как только Есеня постучал в дверь, она сразу же приоткрылась. Жидята втащил его внутрь, осмотрелся и дверь тут же прикрыл.

— Ну что? Добегался? Доигрался? — спросил он, оглядев Есеню с головы до ног.

— Да ладно… Чего сразу «добегался»?

— Ничего. Садись. Ты ел?

— Да. У меня еще есть, мамка на дорогу дала.

— Хорошо. Тут батька тебе собрал кое-что. Посмотри.

Жидята вытащил из-под стола увесистую котомку.

— Вот. Сапоги сейчас надевай — через лес пойдем.

— Вот это да! Сапоги? — удивился Есеня.

— Надевай. Ножик твой батя подправил, как мог, конечно. Это уже не булат, но режет хорошо, да и крепкий. Пригодится. Вот еще, смотри.

— Ух ты! — Есеня задохнулся, — это че? Кистень такой?

— Почти, — усмехнулся Жидята, — это боевой цеп. Батя твой сам сделал, так что не сомневайся — надежная игрушка. Там тебя научат, как с ним обращаться. Тут еще вещи теплые, одеяло. Жмур четыре золотых дает, это твой пай первоначальный. Так что, если кто скажет, что ты пока ничего не заработал — не верь. На четыре золотых полгода можешь жить спокойно. Потом, глядишь, втянешься, сам пользу приносить начнешь.

Только один вид настоящего боевого цепа привел Есеню в восторг. Вот это жизнь! Батя сам ему вещи собрал, денег дал — да мог ли Есеня о таком мечтать? И хотя вольные люди всегда стояли вне закона, и ремесло их было кровавым, в народе они пользовались уважением.

— Ну что, выпьем на дорожку и в путь. Часов пять идти, а мне еще и вернуться нужно.

— Да ладно, может, сразу пойдем?

— Что? Не терпится? — Жидята грустно улыбнулся, — не спеши, а то успеешь. Ты думаешь, это такая большая радость в твоей жизни случилась?

— А че, горе, что ли?

— Горе… У семьи у твоей горе. А тебе — все как с гуся вода, — Жидята налил в кружки красного, густого вина — Есеня такого не пробовал, стоило оно дорого, а дома его не водилось, батя никогда спиртного не пил.

— Чего у них-то горе? — проворчал он себе под нос.

— А ничего! Сам не понимаешь? Скажи лучше, правильно я думаю? Благородный Избор тебе медальон отдал и спрятать попросил?

Есеня кивнул.

— И как? Надежно спрятал?

— Не знаю. Пока не нашли.

— Не нашли, потому что тебя, щенка, не изловили. Избор знает, где медальон?

— Нет.

— Вот какой же ты дурак, Жмуренок! — Жидята кивнул на кружку с вином, поднял свою и отхлебнул сразу половину, — ты понимаешь, что с тобой будет, если тебя поймают?

— Ничего со мной не будет… медальон-то у меня!

— Это он сейчас у тебя.

— А я им не скажу ничего. И все!

— Скажешь. Как миленький скажешь. Ты просто не представляешь себе, что это такое. И даже если ты вдруг окажешься таким крепким орешком, что на дыбе под кнутом будешь молчать, через час на той же дыбе твоя мать будет висеть, или сестра. Ты понимаешь?

У Есени по спине пробежали мурашки. Сам он ничего не боялся, ну совершенно. Но стоило ему только подумать о матери и сестрах, слезы сами наворачивались на глаза. Да, пожалуй никакая справедливость не стоит того, чтобы так рисковать…

— Что? Страшно? — Жидята допил свое вино до конца.

Есеня сделал большой глоток — такой же, как Жидята, но тут же закашлялся: вино оказалось слишком крепким, и слезы на самом деле выступили на глазах.

— Эх ты. Щенок, — Жидята сказал это ласково и потрепал Есеню по плечу, — и не думай, что у вольных людей с тобой кто-нибудь будет цацкаться. Там волчьи законы.

— Я этот медальон переплавлю, — сказал он, — и нечего будет искать.

— Ну давай, давай. Тогда тебя просто убьют. И всю семью, чтобы тебе умирать не скучно было. Нет у тебя выхода, парень. Нету. Никакого. Допивай и пошли. Пока в лес не войдем — чтоб ни звука. Понял?

— Что я, дурак что ли?

— Конечно, дурак. Непуганый дурак.

Балуй. У вольных людей

Есеня бы прошел этот путь часа за три — не только потому, что запросто мог обогнать Жидяту, а потому что пошел бы напрямую. Жидята же звездам не доверял, и вел его вдоль рек и ручьев.

Разглядев меж деревьев огонек костра, Жидята остановился и свистнул хитрым условным посвистом, на что ему тут же ответили.

— Ну что? Вот и добрались, — сказал он и вышел к костру.

Есеня с любопытством смотрел по сторонам. Это была даже не поляна, даже не просвет между деревьями — просто лес, слегка расчищенная костровая площадка. Огонек еле теплился на остывающих углях, а у костра на низких чурбаках сидели трое весьма угрюмого вида — небритые, лохматые, одетые странно, но тепло и богато. На одном была замшевая безрукавка с мехом внутрь, двое других натягивали на плечи стеганые фуфайки. У всех имелись сапоги и шапки с меховой оторочкой.

— Ба! — широко раскинул руки тот, что был в безрукавке, но не встал, только слегка повернулся в сторону пришедших — голос его показался Есене глумливым, — Жидята! Что-нибудь принес?

— Привел. Ну и принес, конечно. Буди верховода, Хлыст, мне возвращаться надо.

— Верховод во втором шалаше. Сам буди, мне по харе получить неохота — он только что лег.

Жидята с усмешкой покачал головой.

— Парня принимайте. С вами будет теперь.

— Надолго? — спросил Хлыст, рассматривая Есеню.

— Как сложится. Может, насовсем. Это сын Жмура.

— Да ты че? — повернулся к Есене еще один из разбойников, с помятым, рябым лицом, — кровь она и есть кровь. Ну иди сюда, Жмуренок, я на тебя посмотрю.

Есеня вдруг оробел — от вольных людей веяло настороженностью и неприязнью. И говорили они так, словно хорошо знали его отца, а этого быть просто не могло. Жидята подтолкнул его в спину, а разбойник ухватил его за руку и грубо подтянул к себе.