Черный цветок - Страница 33

— А этот медальон, оказывается, вовсе никого счастливым не делает. Наоборот. Им людей в ущербных превращают, а то, что у них отнимают, благородные берут себе, поэтому они такие все умные и талантливые. Представляешь?

— Не может быть! Это же… нечестно! — Чаруша вскинула глаза. Надо же, девка, а понимает!

Ободренный ее поддержкой, Есеня продолжил:

— Я решил, надо этот медальон молотом расколотить. Или в горне переплавить.

— Здорово! — Чаруша и без этого смотрела на него с восхищением, и он ее не разочаровал, — А как же ты его найдешь?

Есеня чуть не проговорился, но вовремя успел прикусить язык.

— Найду. Вот увидишь!

— А мой отец говорит, что тебе надо к вольным людям уходить… — вздохнула она.

— А что? Можно и к вольным людям! — оживился Есеня — идея ему понравилась.

— Ты что! Это же на всю жизнь!

— Ну и что? Здорово. Работать не надо, денег копить не надо!

— А как же жениться, детишек завести?.. — огорченно спросила Чаруша.

— Была нужда! — Есеня дернул плечом.

— Слушай, возьми меня с собой, — шепотом попросила она и, покраснев, опустила лицо.

— Куда?

— К вольным людям.

— Ты чего? С ума сошла? Чего ты там будешь делать?

— Еду готовить. Еще я шить умею. Кто вольным людям одежду зашивает? Стирать могу. Я все умею, правда.

— Глупости это. Вольные люди на то и вольные, что баб за собой не таскают.

Чаруша вздохнула, и Есеня увидел слезы в ее глазах.

— Да ладно, не реви, — снисходительно сказал он, — ты замуж выйдешь, ты красивая.

— Правда? — она подняла лицо.

— Что «правда»?

— Что я красивая?

— Конечно, что ж я врать буду, что ли…

Она осторожно вытерла слезу и улыбнулась. Как легко девчонку сделать счастливой! Ведь кому ни скажи — «ты красивая», тают, и улыбаются. Как будто это самое главное в жизни. Интересно, улыбнулась бы она, если бы Есеня сказал ей, что она аппетитная и ему хочется ее потискать? Наверняка бы обиделась, и по роже хлопнула. А это ведь гораздо важней, чем красота. Вот белошвейки — те не обижаются, но им это тоже почему-то не нравится, они тоже все хотят быть красивыми.

Чаруша ушла от него через пару часов, и он остался один — мечтать, как вечером пойдет к белошвейкам. Но надеждам его сбыться было не суждено — вечером, ближе к закату, к нему пришла Цвета, одна, без подружки.

— Есеня? Это я.

— Заходи, — Есеня к тому времени успел заскучать и проголодаться. Спать ему не хотелось, через щелку в стене ничего, кроме кур во дворе Бушуюхи, он не видел, так что приходу сестренки он обрадовался.

— Меня батя прислал.

— А пожрать принесла? — Есеня принюхался — от ее узелка очень аппетитно пахло жареной гусятиной.

— Конечно. Вон, смотри, это мамка для тебя специально зажарила. Только ты все не ешь, это тебе на дорогу, — она залезла на сеновал поближе к Есене, — и молоко тут. Флягу оставь себе, пригодится.

— На какую дорогу? — Есеня облизнулся и запустил руку в горшок, который прятался в узелке.

— Батя тебе велел сегодня ночью, как только стемнеет, идти в лавку к Жидяте. Он тебя проводит в лес, к вольным людям.

— Чего, серьезно? — Есеня еще не понял, радоваться ему или, как обычно, доказывать отцу свою самостоятельность.

— Конечно. Батя сам хотел прийти, но ты же знаешь, он высокий, его издали видно. Побоялся, что проследят.

— Как у вас там? Все в порядке?

— Ой, Есеня. Не знаю. Нас никто не трогает, но все равно очень страшно. Мама плачет, батя места себе не находит. Нам, наверное, придется уйти из города. Батя говорит, что у тебя другого выхода нет, только к вольным людям уходить. Рано или поздно поймают. Выследят, кто из нас тебе еду носит. И про Чарушу догадаются рано или поздно.

— Да я что — я не против. К вольным людям — так к вольным людям, — Есеня откусил кусок гусиной ножки, — Чаруша со мной к вольным людям просилась. Но я отказался.

— Она тебе нравится? — спросила сестренка.

— Ну да, пухлая такая… мне пухлые нравятся.

— Она хорошая, правда? — сестренка явно оживилась.

— Ну да. Чего она только к вольным людям собралась, я не понял.

— Чего, действительно не понял? — Цвета рассмеялась, — вы никогда таких вещей не понимаете. А еще умных из себя изображаете.

— Да ладно. Чего там понимать-то? Скучная жизнь у вас, а у вольных людей весело, интересно.

— Дурак ты, Есеня, — сестренка посмотрела на него сверху вниз.

— Чего сразу «дурак»? — Есеня жевал с таким аппетитом, что не очень-то обращал внимание на ее слова.

— Она же в тебя влюблена по уши! Ты что, не видишь, что ли?

— Чего, серьезно? — Есеня откусил следующий кусок.

— Ну да. Знаешь, как батька радовался! У них ведь с ее отцом все уже сговорено. Она к нам и ходит поэтому. Отпустили бы ее в чужой дом допоздна сидеть? Ты что, не знал?

На этом месте жевать Есеня все же престал.

— Ничего себе… — пробормотал он, — а меня они не хотят спросить?

— Ну ты же сам сказал, что она тебе нравится, — сестренка потускнела.

— Мне, знаешь, много кто нравится. Нет, она хорошая, ты ей не говори, что я так. Но жениться мне пока что-то не хочется.

— Так ведь не сейчас. Пока сладится все, года через два, а то и через три свадьбу бы сыграли.

— Думаю, мне и через три года не захочется, — Есеня подумал, что уход к вольным людям спасает его и от такого неприятного мероприятия, как женитьба. Он подозревал, что батя готовит ему тут какую-то свинью, и давно приготовился к долгой и кровавой обороне. Но он не сомневался, что в невесты ему выберут какое-нибудь пугало. Обижать же Чарушу ему было жалко, и это ставило его в особенно неприятное положение. Но не жениться же, в самом деле, только потому, что боишься кого-то обидеть?