Черный цветок - Страница 67

Он пробовал попытать счастья в богатых кварталах города, но оттуда его быстро выгнали ребята посерьезней базарного вымогателя. Даже доступ к мусорным ямам в богатых кварталах и тот продавался. Нет, добывать пропитание в этом городе нужно было круглосуточно, чтобы не умереть с голоду.

Вторую ночь Есеня провел в конюшне «вольного человека», рядом с тонконогим конем — добродушным, но нервным: он вздрагивал от малейшего шороха, и постоянно вскакивал на ноги, чутко прислушиваясь к звукам ночи. Но в другой раз пробраться туда не удалось — «вольные люди» гуляли всю ночь, сад был полон огня и смеющихся дамочек легкого поведения. Это был единственный сад, в решетке которого Есеня нашел дыру. Поэтому третью ночь, голодный, вымотанный и совершенно несчастный, он промыкался на ногах.

К тому времени он уже догадался, что с Полозом что-то случилось, и когда рано утром ноги занесли его на юго-запад города, где стояли домницы, окруженные мастерскими, он подумал, что надо попытать счастья. Не умирать же здесь от голода и усталости?

Рабочие возле домниц быстро указали ему, где найти управляющего.

Управляющим оказался хмурый дядька, с кустистыми бровями, сдвинутыми к переносице — словно он был недоволен тем, что кроме него в этом мире есть кто-то еще.

— Что умеешь? — спросил он Есеню.

— Молотобойцем могу быть.

Управляющий расхохотался.

— Вон молотобойцы сидят, видишь? — он показал пальцем на двух здоровых парней, ростом и комплекцией не уступающих отцу Есени, — трехпудовые крицы отжимают. Еще что можешь?

— Булат варить.

Управляющий скривился и махнул рукой.

— Я «алмазный» булат умею варить. Честно, — обиделся Есеня.

— Не смеши меня. Еще что-нибудь?

— Отжигать, закалять, отпускать. Я хорошо металл чувствую.

— У нас на то мастера есть. Ладно, есть одна работа, повезло тебе — позавчера выгнали одного лентяя. Зубилом умеешь работать?

— Конечно.

— Крицы отжатые надо делить на части. Сами кузнецы не справляются, будешь помогать. Работа начинается в семь утра, заканчивается в девять.

— Утра?

— Вечера, дубина. Два перерыва: на завтрак — в десять часов, на четверть часа, и на обед — в четыре, на полчаса. Ужинаешь сам. Спать будешь в бараке, если ночевать негде. Ведь негде?

— Негде… — вздохнул Есеня.

— За барак два медяка за ночь из жалования вычитать будут. Платят один серебряник раз в неделю, если работал хорошо. Ну, а до конца недели не дотянул — не обессудь.

Есеня прикинул — это из пятидесяти медяков четырнадцать у него вычтут только за ночлег. Ничего себе! Но он слишком сильно хотел есть, а время как раз двигалось к десяти часам, так что торговаться не имело смысла.

Мастерская показалась ему огромной. В ней стояло не меньше десятка горнов и наковален перед ними, но все кузнецы занимались одним и тем же — отжигали железо и из бесформенных четвертинок делали заготовки разной формы, каждый — своей.

Управляющий передал Есеню «мастеру», который сам ничего не делал, только ходил между наковальнями и командовал кузнецами. Мастер этот Есене сразу не понравился: уж больно напоминал вымогателя с рынка — такая же довольная толстая рожа. Есеню он поставил к верстаку, заваленному пудовыми лепешками железа — крицами. Оказалось, в сутки с домниц выходит около сорока пяти пудов чистого железа.

— Не будешь успевать — без обеда оставлю, — губы мастера расползлись в презрительной гримасе, — если замечу, что без дела сидишь, или опаздываешь с перерывов — бить буду, как собаку, понял?

— Чего ж не понять… — прошипел Есеня. Сытый голодному не товарищ… Пользуются, что людям податься больше некуда.

Стучать ручником по зубилу было проще, чем махать молотом, но Есеня еле стоял на ногах, так что за час, оставшийся до завтрака, порядком утомился. И разделить ему удалось только две крицы, правда, каждую на шесть частей.

Однако завтрак окупил все его мытарства и на время примирил с несправедливостью: ему навалили, как и всем, полную миску пшенной каши с кукурузным маслом и ломоть хлеба в четверть фунта весом. Хлеб он приберег напоследок, потому что догадался — всего сразу ему не съесть. И точно — через полчаса живот скрутило острой болью, и, к неудовольствию мастера, пришлось бегать в нужник раз пять подряд.

Потихоньку Есеня немного освоился, и начал смотреть по сторонам. Мастер, оказывается, не просто шатался по мастерской, польза от него все же имелась — он следил за кузнецами, которые ничего не понимали в том, чем занимались, или делали вид, что ничего не понимают. Их постоянно приходилось одергивать, чтоб вовремя вынимали заготовки из горна, и вскоре Есеня понял, что они нарочно держат заготовки на углях — работать мехами было легче, чем молотом. Это показалось ему нелепым и странным — разве можно так обращаться с железом? Конечно, пережог был бы заметен сразу, но из хорошего железа так легко сделать плохое, достаточно перегреть его совсем чуть-чуть!

Хлеб он съел задолго до обеда, и успел проголодаться снова. Несмотря на лязг десятка молотов, спать ему хотелось невыносимо, и держался Есеня из последних сил — лишиться обеда он боялся больше всего. Он с завидной регулярностью промахивался мимо зубила и отбил все пальцы, а количество криц нисколько не уменьшалось — с домниц приносили новые и новые. Мастер недовольно поглядывал в его сторону исподлобья, и взгляд его не обещал ничего хорошего. Когда Есеня очередной раз саданул себе молотком по пальцам, и присел от боли, выронив зубило, тот подошел, врезал Есене по затылку и коротко бросил: