Черный цветок - Страница 58

Полоз вскочил на ноги, словно только и ждал этого момента. Есеня выронил и медальон, и нож, обеими руками схватившись за левую скулу — кровь полилась сразу, и под пальцами он почувствовал острый кусок лезвия. Наверное, от такого не умирают, но Есеня почему-то испугался. Полоз развернул его к себе, оторвал его руки от лица и запрокинул ему голову, наклоняя ее к свету. Потом выдохнул с облегчением и, ухватив Есеню за глотку, одним движением повалил на снег.

— Ты слов не понимаешь? — прошипел он ему в лицо.

Есеня попытался вырваться, но тщетно: пальцы Полоза сдавили горло, словно затянутая петля, а ноги Есени он прижал к земле коленом. Только от удара по кадыку остановилось дыхание, а потом и вовсе потемнело в глазах, да еще и кровь лилась по лицу ручьем — Есеня от испуга едва не разревелся.

— Лежи, не дергайся, — Полоз ослабил хватку и Есеня с воплем вдохнул, — ну какой ты дурак, Жмуренок, а? Бить тебя и то жалко.

Полоз, не дав ему опомниться, выдернул осколок металла из скулы чистой тряпицей, долго прикладывал к ране снег, а потом еще и наложил шов.

— На мою шею… — ворчал он, — интересно, дети все такие, или это мне так повезло? Если все, то я — счастливый человек.

— Это тебе так повезло, — кашляя, пробормотал Есеня.

— Молчи лучше, — рыкнул Полоз, впрочем, уже без злости, — снег прижми к скуле, чтоб кровь течь перестала. Нет, я и вправду тебя убью когда-нибудь, честное слово…

— Полоз, он почти открылся! Просто нож не выдержал! — попытался оправдаться Есеня.

— Еще один раз ты попробуешь сделать что-нибудь подобное, и я дальше пойду один, понятно? И делай тут что хочешь. Можешь вернуться домой и сказать, что медальон у Полоза. Мне будет легче уходить от стражи, чем воевать с тобой. И как Хлыст со Щербой с тобой в одном шалаше жили, а?

— Нормально жили… — буркнул Есеня.

Балуй. Кобруч

Река еще не встала настолько крепко, чтобы без опаски ездить по льду. Полоз договорился с перевозчиками, но они сказали, что не тронутся с места раньше чем через неделю, да и то если все это время будет держаться мороз. Тяжелые вещи оставили у перевозчиков, и в город пошли налегке.

В Кобруч вошли на рассвете, через ворота, как положено законопослушным гостям города, заплатив четыре медяка. Полоз назвался Горкуном, а Есеню представил своим сыном, Горкунышем, соответственно, и велел не забывать, как его теперь зовут. Он сказал страже, что они приехали из Урдии, и очень попросил Есеню помалкивать, потому как по говору стража без труда догадается, откуда они на самом деле. Полоз же отлично воспроизводил гортанный, грубоватый урдийский акцент, с твердым произношением.

— Что, теперь всю дорогу молчать, что ли? — ворчал Есеня.

— Всю дорогу, — хмыкнул Полоз и добавил с улыбкой, точно копируя говор Кобруча, — паатамуштаа аани сраазу паймут, ааткуда ты приехаал.

Есеня прислушался: вокруг говорили так же смешно, как только что изобразил Полоз — растягивая «а» и широко открывая рты.

Кобруч по размеру не уступал Олехову, а может, был и побольше. От ворот Полоз повел Есеню к базарной площади, но ничего, кроме узких — совсем узких — и извилистых улочек, Есеня вокруг не увидел. Пожалуй, дома было чище. Да и побогаче как-то. Окна пузырем никто не затягивал — разве что в деревнях. И в Олехове кругом стояли мастерские — тут же просто домики налезали один на другой.

— Полоз, а где живут их благородные? У нас сразу видно — на холмах. А тут и холмов-то нету…

— Вон, видишь — башенка? — Полоз указал за городскую стену, — вот там живет благородный Драгомир.

— И все? Один, что ли?

— Ну, так высоко сидит только Драгомир, остальные — в центре, вместе с купцами.

— Благородные? Вместе с купцами? Да ты врешь!

— Нет, я не вру.

— А где мы будем ночевать?

— На постоялом дворе. Сходим на базар, поедим, город посмотрим — а потом поищем место. Сегодня, между прочим, воскресенье, так что нам повезло — народу будет уйма, никто на нас внимания не обратит. Да, еще хотел напомнить. Если что случится, если стража прицепится — ты убегай сразу, уноси медальон. За меня не беспокойся, я как-нибудь разберусь и без тебя, понял?

— Понял, — вздохнул Есеня: он уже сообразил, что спорить с Полозом — себе дороже, а поступать по-своему и вовсе небезопасно.

На базарной площади и вправду собралась толпа, только никто не ходил вдоль рядов, и вообще — Есеня не услышал привычного шума базара. Толпа гудела, люди толкались, и взоры их устремлялись в сторону сооруженного в центре площади помоста со странной конструкцией в центре — столба с консолью, на конце которой висела веревочная петля. Есеня подумал, что в ней не хватает лишь сапог — у них на базаре часто устраивали такую игру: заплати денежку и попробуй залезть на столб за сапогами. Только столб делали круглым и мазали его салом. Этот же был слишком грубым для такого развлечения — прямоугольным и неструганным, все ляжки в занозах будут, и сапог не захочешь. Может, поэтому все и смотрят — найдется ли дурак, охочий из себя занозы неделю таскать? Но зачем тогда вокруг толпы столько стражи?

— Полоз, а чего они туда уставились все, а?

— Пошли, — грубо оборвал его Полоз, и за руку потащил в противоположную сторону, к пустым рыночным рядам.

— Нет, ты мне объясни, это зачем? Все равно сейчас ничего не купишь, пойдем посмотрим, а?

— Незачем на это смотреть…

— На что «на это»?

В это время на помост поднялся человек в одежде стражника под плащом, толпа всколыхнулась и зашумела еще громче. Человек держал в руках свиток и смотрел в толпу, словно ждал, что она смолкнет.