Черный цветок - Страница 45

— Ну? — рявкнул Полоз, — что встал?

Есеня стиснул зубы и зажмурил глаза, нагибаясь под носилки, взялся руками за липкие жерди, и тут же почувствовал, как за шиворот плюхнулось что-то теплое и склизкое. Рот наполнился вязкой солоноватой слюной. По руке вниз побежала темно-красная дорожка, заползая в рукав, капнуло на макушку, желудок попытался выбросить недоеденный обед, но Есеня плотно зажал рот и запрокинул голову. Всего-то десять шагов… Густая капля крови упала на поднятое лицо, и, как только Есеня услышал: «Опускаем», так выкатился из-под носилок, и хотел сбежать в лес, но его вывернуло тут же, прямо в воду, под ноги Хлысту, который вдвоем с Рубцом тащил через ручей стонущего Щербу.

— Ах ты сморкач! — рявкнул Щерба и слегка подтолкнул Есеню под зад здоровой ногой.

— Сиди спокойно, — огрызнулся Хлыст, — и так тяжело.

— Жмуренок! Там еще двое носилок, вперед! — велел Полоз, оглянувшись.

Есеню вырвало снова, по дороге на другой берег, но, как ни странно, во второй раз лезть под носилки оказалось проще. Или крови было меньше, или в желудке ничего не осталось. К третьим носилкам вернулся Хлыст.

Когда раненых переправили через ручей, Есеня немного отстал, прополоскал рот и опустил голову в воду, отмывая волосы и лицо. Его пошатывало и трясло крупной дрожью, так что стучали зубы.

Раненых положили под навесом — над ними хлопотала мама Гожа, Полоз, и еще один разбойник по имени Ворошила: говорили, что он смыслит в лекарском деле. Помощников у них хватало — разводили огонь, ставили кипятить котел с водой, несли льняные тряпки и рвали их на бинты. Загорка стояла в стороне, бледная и испуганная.

— Жмуренок! — крикнул Хлыст, — флягу принеси из шалаша. И воды из бочки набери.

Есеня кивнул, и, спотыкаясь, побежал выполнять — ему было стыдно: все вокруг оставались спокойными и действовали быстро и слаженно, только он один трясся и не мог прийти в себя. Он стиснул зубы, чтобы они перестали стучать, и вернулся к Хлысту, немного успокоившись, но именно в ту минуту Ворошила, склонившийся над раненым, сделал что-то такое, от чего тот закричал. Есеня оглянулся, снова увидел кровь, хлынувшую из раны на животе, и бледное до синевы лицо разбойника, искаженное криком: у него опять закружилась голова и тошнота подступила к горлу. Хлыст вырвал флягу у него из рук и презрительно фыркнул:

— Иди прочь отсюда, еще стошнит прямо здесь.

— Не, — попробовал оправдаться Есеня, — я могу. Скажи, что надо, я могу…

— Иди, не путайся под ногами.

— Мне воды принеси, Жмуренок, — попросил Щерба, до которого не дошла очередь — он сидел, прислонившись к стволу дерева спиной, с перетянутым веревкой бедром, и тоже был бледным, и на лбу у него выступил пот.

Есеня, подхватив кружку, метнулся к бочке и через секунду вернулся с водой.

— Щерба, может, тебе еще чего надо? Может, я тебя перевяжу?

Щерба хохотнул, залпом выпил всю воду и ответил:

— Еще принеси. Перевяжет он… Может, и зашьешь?

Есеня опустил глаза и увидел широкую рану выше колена, с вывернутым наружу неестественно красным мясом, и запекшуюся бурую кровь вокруг.

— Да не смотри, не смотри… Сморкач, — Щерба потрепал его по волосам, — воды неси, пить хочу, много крови вылилось.

В двух шагах, под навесом, Полоз и Ворошила начали зашивать рану на груди Браги, и тот стонал, жмурил глаза и кусал губы — двое разбойников придерживали ему руки, а еще один сидел на его коленях.

— Ничего, Брага, — приговаривал Полоз, — жив будешь, поверху прошло. Кровь остановим только…

Есеня тоже зажмурился и закусил губу, слушая стоны Браги, и Щерба подтолкнул его вперед:

— Да не смотри ты! Потом привыкнешь. Все поначалу так, а потом привыкают. Воду неси и иди отсюда.

Есеня сбегал к бочке еще раз, отдал Щербе кружку, и отошел в сторону, зажимая уши — ему казалось, что это его тело протыкают иглами и ему стягивают края воспаленной раны.

— Ну что, Воробушек? — его обняла за плечи Загорка, — что ж ты так дрожишь-то?

— Ничего я не дрожу, — Есеня вырвался у нее из рук.

— Бледный-то какой. Страшно в первый раз?

— Ничего не страшно! — выкрикнул Есеня и вернулся к Щербе.

Костер развели, как только закончили возиться с ранеными — все были мокрыми после переправы через ручей, и никто не успел переодеться. Щерба в шалаш не пошел, остался со всеми, сел к дереву. Ворошила посматривал на него, но Щерба только махал рукой.

— Ну что, ребята… — начал Полоз, когда все развесили мокрую одежду по кустам около огня, — надо снимать лагерь. Неделю ждем, пока раненые чуть оклемаются, и будем уходить.

— Что случилось-то? — спросил Хлыст.

— Жмуренка они ищут, что… Весь лес перевернут.

Есеня вытаращился на Полоза — так это все из-за него? Это все случилось из-за него? И Забой погиб из-за него? Забой был добрым, он Есеню еще в первый день принял, и жалел его Есеня до слез. Но Полоз продолжил так, как будто Есени рядом и не было:

— Загорка рассказала: на все заставы команда дана брать вольных людей живыми, выпытывать, где лагеря стоят. В деревнях стража. Они поняли, что Жмуренок к вольным людям ушел, но не знают — к кому. Говорю же — пока не найдут, перевернут весь лес. В деревни хода нет — не знаешь, где нарвешься.

— А жрать мы что будем? — угрюмо спросил Рубец.

— За неделю надо успеть собрать, — пожал плечами Полоз.

— Раненых понесем, и весь запас на зиму, что ли? По лесу? Дожди идут, через неделю по колено воды будет.

— У тебя есть другое предложение?

— Да. Сидеть тихо и не высовываться. Уйти по снежку, пока сугробов не навалило.