— Надо вытащить Жмуренка из тюрьмы, — сказал Полоз.
— Полоз, ты сошел с ума? — рассмеялся Елага, — это невозможно! На Жмуренке поставь жирный крест. Из двух зол: безвозвратная потеря медальона или медальон у Огнезара — надо выбирать его безвозвратную потерю!
— Надо хотя бы попытаться… — Полоз сжал губы.
— Надо попытаться найти медальон, пока о его местоположении не узнал Огнезар, — тихо сказал Заруба, — логика мальчика проста. Он не может спрятать вещь так, чтобы ее невозможно было найти. Но учитывая ограниченность во времени, мы сильно рискуем.
— Что ты хочешь сказать? — Полоз вскинул глаза.
— Полоз. Ты сам прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Мы ждали этого события много лет, его ждали наши деды и прадеды. Мы не можем позволить медальону вернуться назад. Лучше он будет похоронен в каком-нибудь тайнике. У нас будет много времени, чтобы искать его. И я думаю, мы его рано или поздно найдем.
— Мальчик молчит, — снова напомнил Жидята.
— Он молчит, пока не сойдет с ума от пыток, пока в тюрьму не привезут его мать, пока… — Неуступ махнул рукой, — Полоз, ты же понимаешь сам. Мальчик должен умереть до того, как это случится.
Полоз это понимал. Он не хотел об этом думать. Он не хотел принимать в этом участия. Но он это понимал. У ситуации было два выхода: или Жмуренок умрет от пыток, так ничего и не сказав, или он сломается, и медальон окажется у Огнезара. И еще одна, маловероятная возможность — найти медальон в ближайшие два-три дня. В любом случае, счет идет на дни.
— Когда ты встречаешься с тюремщиком? — спросил Заруба.
— Через три часа.
— Возьми пять золотых. Кат не устоит.
— Погодите. Дайте мне подумать. Я должен что-нибудь придумать…
— Полоз, тут не о чем думать. Это очевидное решение. Ему не передадут даже записки без того, чтобы о ней не узнал Огнезар. И о подкупе ката Огнезару не доложат, только если это будет крупная сумма.
— Если это будет крупная сумма, то и записку передадут, — рявкнул Полоз, понимая бессмысленность этого спора.
— А обратно? Обратно что передадут? Если Огнезар узнает о подкупе ката, он рассердится на ката. И этим все кончится. Мы потеряем осведомителя, только и всего.
— Я дам себя арестовать и найду способ к нему пробиться!
— Полоз, это детство. Мы решили этот вопрос. Возьми деньги.
Жидята сидел, уткнувшись глазами в пол. Полоз стиснул зубы и сгреб золотые в кулак. Они правы. Они, конечно, правы. И жизнь Жмуренка не стоит сотни ущербных, которые завтра выйдут из тюрьмы на улицы города. Завтра. И еще в течение многих лет. Но как это глупо и несправедливо! Расплатиться жизнью за одну мальчишескую глупость. За его, Полоза, неосторожность и неосмотрительность. ПОЛАС… Что ему стоило самому сходить за этим проклятым ножиком? Ведь понятно было, что парню эта глупость прочно втемяшилась в башку, и он от нее не отступится.
Он вспомнил, как Жмуренок кричал на Улича: «Курицу — Полозу». Как приходил и прятал голодные глаза, собирая медяки на работу в архиве. Как плакал у него на плече в Кобруче. От радости плакал.
До него как сквозь сон доносились слова Неуступа о том, что нужно стягивать лагеря ближе к городу, потому что медальон может обнаружиться в любую минуту. Ему возражал Заруба, и поддерживал Елага. Мучительно болела голова, и снизу к горлу волнами подкатывал жар.
— Да любой из вас давно бы раскололся! — закричал он и жахнул кулаком по столу, — любой из вас не выдержал бы так долго! А он еще мальчик, и он молчит! А вы предали его. Он вас не предал, а вы его — предали!
Каждое слово било по темени словно молоток.
— Полоз, мы его предали, — кивнул Заруба, — мы поступаем жестоко и несправедливо по отношению к нему. И отдаем себе в этом отчет. Ты ведешь себя как ребенок.
— Вы даже не думали, как ему помочь…
— Не считай себя умней других. Любая операция потребует времени, которого нет. Хорошо если мы успеем… заставить его замолчать. Что ты думаешь по поводу перевода лагерей поближе к городу?
— Ничего. Какой в этом смысл? Медальона нет, и как его открыть, мы не знаем. Зачем рисковать людьми?
— А ты, Жидята? Нас двое надвое.
— Я против убийства Жмуренка, — сказал тот.
— Это мы поняли. Что про лагеря?
— Я думаю, это имеет смысл. Никто не знает, как повернутся события, — он пожал плечами, словно знал, как они повернутся, но никому не хотел говорить.
Полоз увидел тюремщика издали, и соглядатая, который шел за ним, увидел тоже. Мелькнула мысль позволить им себя арестовать, но тут Заруба был абсолютно прав — это детство. Можно убедить тюремщика в Кобруче, что ты урдийский врач, который не разобрался в ситуации. Но Огнезар — не тюремщик, и в Олехове его так просто обратно не выпустят.
Он дождался, пока тюремщик зайдет в пивную, пока выпьет кружку пива и выйдет на площадь, удивленно глядя по сторонам, пожмет плечами, и направится домой. Дождался, пока соглядатай замерзнет, стоя у забора напротив, обошел двор с другой стороны и залез к тюремщику в дом через чердак.
Конечно, тот напугался. Его дети уже спали, и жена укачивала младшего в люльке — Полоз услышал ее чуть слышный скрип и тихую колыбельную песню. Интересно, хотелось бы ему жить так же, как этот тюремщик? В маленьком доме было уютно, темно и приятно пахло хлебом. Тюремщик сидел за столом, освещенным единственной свечой, и хлебал борщ из глубокой миски.
— Извини. За тобой следили, а я очень хотел с тобой увидеться, — улыбнулся Полоз и сел напротив, — ты ешь, ешь. Я подожду.
— А я-то думал — напрасно с катом говорил. В пивной ждал, и на площади искал.