Черный цветок - Страница 121

121

Сколько раз он смотрел на это здание, и сколько раз сжимал кулаки от бессилия. Сколько его друзей выходило оттуда чужими людьми — непонятными, с пустыми глазами — ущербными. Мимо него прошел тюремщик и направился к воротам, унося в узелке флягу с молоком и гусиные ножки. Что еще сделать для мальчика? Полоз бы охотно поменялся с ним местами, он был готов прямо сейчас взять тюрьму приступом. Совершенно некстати вспомнилась дурацкая записка на снегу. ПОЛАС… Полоз нервно захихикал, зажимая рот рукой, и неожиданно понял, что вовсе не смеется, а плачет.

Он знал, что сделать ничего нельзя. Из тюрьмы еще никто не убегал. Если бы это было возможно, не превращали бы вольных людей в ущербных. Только одно — найти медальон. И дать знать парню, что его там больше нет. Но и это не спасет. Если медальона не найдут, ему просто не поверят. А это еще хуже — тех, кто начинает говорить, мучают сильней, чтоб дожать.

Полоз выбрался за городскую стену и дошел до старого дуба. Нет, медальона там не было. Где еще? Куда он мог его деть еще? Надо предупредить Жидяту о семье Жмура.

Огнезар. Гусиные ножки

Жмуренок молчал, и Огнезар чувствовал, что это выводит его из себя. Нельзя испытывать ненависть к допрашиваемым, даже злиться на них нельзя. Это влечет за собой необдуманные действия. Надо понимать их мотивы, надо влезать в их шкуру, чтобы добиваться результатов. У Жмуренка стоит мощный внутренний запрет на предательство, настолько мощный, что его не пробил кнут, и не прожгло каленое железо. И есть четыре способа этот запрет преодолеть. Во-первых — мать, а лучше сестры. Во-вторых — обман, в третьих — убеждение. Ну и последний — сумасшествие. От пыток сходили с ума и более крепкие, зрелые люди. Уничтожить личность — и никаких запретов не останется. Искалечить, ослепить — для подростка этого будет достаточно. Но опыт показывает, что это крайняя мера: он может забыть, перепутать, впасть в детство, онеметь, наконец. Никто не знает, как отреагирует мозг.

Из всех вариантов наиболее прост и доступен был обман, и Огнезар долго выстраивал планы. Мальчик наивен, но не глуп, и дешевка не пройдет.

Случай подвернулся очень быстро. Огнезар не успел покинуть тюрьму, его нагнали у выхода:

— Передача Жмуренку, — запыхавшись, доложил начальник тюрьмы.

Вообще-то, тюремное начальство смотрело сквозь пальцы на передачи арестантам. И тюремщики имели с этого дополнительный доход, и продуктов тратилось меньше. Но о Жмуренке велено было докладывать, и они не посмели ослушаться.

— Кто передал?

— Жмур.

Конечно, кто же еще, как не отец, должен был позаботиться о сыне? Только почему на шестой день? Почему не в первый, не во второй? Нет, это не Жмур. Ущербный кузнец понятия не имеет, как это сделать, к кому обратиться и сколько заплатить. Да ему и в голову не приходит, что такое возможно. Это его друзья — вольные люди. Ищут контакт? Выясняют подробности?

— Узнай, кто принес передачу, но тихо. Завтра проследи, с кем он встречается. Если это Жмур — можешь меня не беспокоить. Если кто-то другой — попытайся его взять. Сдается мне, это Полоз. И взять его будет нелегко.

План выстроился в голове сразу. Откуда мальчику знать, что ни один тюремщик не рискнет пронести с передачей записку? В архиве Урда клерк подтвердил, что парень торчал там почти месяц, просматривал метрические книги. Значит, читать умеет хорошо. Если он знает почерк Полоза, идея провалится. Найти образец будет трудно. Но почему бы не рискнуть?

Огнезар сам написал записку, и, осмотрев передачу, обернул тонкую полоску бумаги вокруг гусиной ножки. Найдет. Найдет и прочитает. Он не сильно верил в успех, но попытка — не пытка. Довольный пришедшим в голову каламбуром, Огнезар отправил тюремщика, ухаживающего за мальчиком, в камеру, а сам устроился у глазка — если мальчишка не поверит, надо понять — почему. Тюремщик относился к Жмуренку по-доброму, и у того должно было появиться доверие к нему. У арестанта обязательно должен быть человек, которому он доверяет, это всегда окупается.

Парень лежал на матрасике — лекарь не велел класть его на солому, и посоветовал топить холодную. Одна из стен представляла собой щит, по которому шло тепло из соседнего помещения, и матрасик постелили к ней вплотную. Не прошло и часа, как Жмуренка вернули в камеру, и он не двигался, лежа на боку и притянув к животу ноги. Посмотрев в его пустые немигающие глаза, Огнезар подумал, что тот сойдет с ума раньше, чем его начнут калечить.

Тюремщик открыл дверь, но мальчик не шевельнулся, он вообще никак не отреагировал, даже не моргнул глазами.

— Тебе передачу принесли, — тюремщик сел на пол, подкрутил фитиль лампы, чтобы горела ярче, и стал развязывать узелок.

— Кто? — хрипло спросил парень.

— Отец, кто же еще.

— А это что, разве можно? — он перешел на шепот. Лицо его оставалось безучастным, он вовсе не обрадовался передаче, чему Огнезар не удивился.

— Ну, за деньги все можно.

— А тебе за это ничего не будет?

— Никто же не узнает. Смотри-ка, фляжка, — стражник отвинтил крышку, — молоко. Хочешь молока?

— Хочу, — парень вздрогнул, губы его поползли в стороны и на глазах показались слезы.

— А что плачешь-то?

— Просто. Обидно. Я здесь, а батя там за меня волнуется. Молока прислал.

— Давай-ка я тебя поверну. Я потихоньку, — вздохнул тюремщик. Интересно, он такой хороший актер, или на самом деле сочувствует Жмуренку? Огнезар не возражал против сочувствия арестантам, главное, чтобы оно не выходило за границы дозволенного.

121