Черный цветок - Страница 126

126

— Чаруша. Погоди. Ты знаешь, где оружейная лавка? За базаром?

— Знаю.

— Сбегай туда. Позови Жидяту.

Жмур поднялся на ноги только на четвертый день. В нем что-то происходило. Нестерпимая боль от потери, страх, отчаянье не заставили бы его сидеть сложа руки. У него внутри что-то зрело. Оно давило на сердце и не давало дышать. Оно росло, как опухоль.

Чаруша ходила в тюрьму, но ей, конечно, ничего не сказали — посчитали любопытной девочкой. На четвертый день Жмур отправился туда сам. Посреди площади, напротив тюрьмы, на ветру полоскалось полотно с портретом Есени. Один угол его оторвался и хлопал на ветру, отчего казалось, будто по его лицу пробегает судорожная волна.

Жмур ходил вдоль ограды и всматривался в узкие тюремные окна — вдруг в них мелькнет лицо Есени? Хотя бы убедиться, что он жив и здоров. Но лиц в тюремных окнах не появлялось. Жмур попробовал пробиться за ограду, но у ворот его остановила стража.

— Куда прешь? — довольно грубо спросил молодой парень, сжимая рукоять сабли в кулаке.

— Я? — испугался Жмур, — я — туда. Я только спросить. Там мой сынок.

— Там все — чьи-то сынки, и никто не ломится.

— Я только спрошу. Он еще маленький, ему шестнадцать лет всего.

— Безобразить — все большие, а как в тюрьму садиться — так маленькие, — строго ответил стражник. Ему самому от роду было не больше двадцати лет.

— Я только узнать — что с ним. Жив он? Его зовут Балуй.

— Иди отсюда, батя. А то я тюремщиков позову.

Жмур потупил голову, отошел в сторону и приник лицом к ограде, надеясь все же увидеть Есеню в окно. Он стоял долго, так что у него закоченели руки.

— Слышь, бать… — не выдержал, наконец, молоденький стражник, — иди сюда. Только быстро. И сразу уходи. Жмуренок, что ли, твоего сына зовут?

Он показал головой на полотно с портретом.

— Да, — кивнул Жмур.

— Жив он. Пытают его.

— За что? — прошептал Жмур, и тут же понял — за медальон.

— Он украл что-то, и не хочет возвращать. Я больше ничего не знаю. И в окна не смотри — в холодной он, там окон нет. Если он умрет, тебя позовут, не бойся. Тело отдадут. Все, иди отсюда. Нечего тут пялиться.

Пытают? Тело? Если умрет, то позовут? Жмур едва не завыл на всю площадь. Этот проклятый медальон! Зачем, ну зачем! Отдал бы он его благородному Огнезару, и его бы отпустили домой! «Бать, это ведь я для тебя…» Он так сказал. И теперь… Жмур рванулся назад, к воротам.

— Пусти меня! Парень, пусти! Я должен ему сказать! Я должен сказать!

— Ты че, дядя? — стражник обнажил саблю и отошел на шаг, но Жмур не обратил внимания на оружие. Из сторожки высыпали несколько человек, и кинулись на выручку молодому охраннику.

— Я должен ему сказать! Это же все из-за меня! Это он из-за меня! — кричал Жмур.

Никто не хотел применять оружия, Жмура остановили и просто вытолкали за ворота. Он не сопротивлялся, сник и опустил руки. Он неожиданно подумал, что если медальон найдут, то домой Есеня вернется не таким, как раньше… Эта мысль напугала его: он почувствовал, что впереди тупик, глухой тупик, и никакого выхода нет. Мальчик в ловушке, и ему оттуда не выбраться. То нечто внутри набухало и грозило разорваться. За грудиной разливалась тупая, угрюмая боль.

Первое, что он сделал, вернувшись домой — спрятал нож. Он не понимал, зачем это делает, он просто не хотел, чтобы кто-нибудь отобрал у него вещь, которая стала для него олицетворением способностей сына. Он спрятал его надежно — разобрал кирпичи под горном и заделал его в стенку зольника.

Через два дня пришел Жидята, и рассказал о том, что узнал Полоз. Он говорил мягко, старался не напугать Жмура, и, наверное, не сказал и половины из того, что услышал. Но и этого было достаточно. Чаруша мыла посуду у плиты, и Жидята не обращал на нее внимания, пока она не уронила на пол миску, которая разлетелась по кухне мелкими кусочками. Девочка расплакалась так горько, что тому пришлось поить ее водой.

— Есенечка! — всхлипывала она, — Есенечка, миленький мой!

— Я думал, она так… приходит убирать, пока Надежи нет… — виновато сказал он Жмуру.

— Я его невеста! — выкрикнула Чаруша сквозь слезы.

— Невеста? — Жидята обнял девочку за плечо, — маленькая ты еще для невесты…

Потом лицо его потемнело, и он сказал:

— Никому не говори, что ты его невеста, поняла? Никогда и никому. И близко не подходи к главной площади, а лучше всего — сиди дома. И к Жмуру не ходи, он без тебя справится.

— А почему? — раскрыла рот Чаруша.

— Потому что если благородный Огнезар узнает, что у Есени есть невеста, ты тут же окажешься вместе с ним в застенке, поняла?

— Как это?

— Ты думаешь, зачем мы увезли из города его мать и сестер? Чтоб их не мучили вместе с ним. Ты бы смогла смотреть, как мучают твою мать?

Она покачала головой.

— И Есеня тоже не сможет.

Неожиданно Чаруша перестала плакать и поднялась.

— Я пойду к нему, — твердо и уверенно сказала она и начала одеваться.

— Куда? — растерялся Жидята.

— В тюрьму. Ведь если они будут мучить меня, то его будут мучить меньше, правильно?

Жидята устало вздохнул, накинул фуфайку и взял Чарушу за руку.

— Пойдем, — сказал он ей и вывел из кухни. Жидята выглядел таким решительным, что Жмур подумал, будто тот на самом деле хочет отвести девочку в тюрьму.

Но Жидята вернулся через полчаса, потрепанный, взъерошенный и, утирая пот со лба, невесело рассмеялся:

— Как она упиралась! Я тащил ее волоком полдороги. Сдал родителям, и велел беречь пуще глаза. Так она стекло выбила, отцу пришлось ставни закрыть. Если не удержат — на их совести будет, не на моей. Ну кто ж знал, что ей такое придет в голову?

126