— Твой булат — настоящее чудо. Благородный Мудрослов всю жизнь его искал, а ты за три дня научился.
Есеня проснулся и посмотрел по сторонам. Полоз дремал, а на столе стоял его нетронутый ужин.
— Полоз! Проснись. Выспишься еще. Послушай, чего скажу.
— Жмуренок, ты мне надоел.
— Полоз, ну поешь! А я пока скажу.
— Говори, — Полоз поднялся, мрачно зыркая по сторонам, — но быстро.
— Ты только не смейся. Помнишь, все верили, что когда заклятие… ну, закончится, то Харалуг встанет из могилы и откроет медальон? Ну, что медальон его из могилы поднимет?
— Глупость это была.
— Конечно. Но ведь верили. Мне кажется, медальон сам хочет, чтоб его открыли. Мне так сказал тот отшельник, который знал про Улича. И Избор его украл, и ко мне он попал не случайно. Я ведь булат решил сварить в первый раз на второй день, как у меня медальон оказался. Может… может это он меня научил? Специально?
— Сказки это.
— Но Полоз, все ведь один к одному. И собаки, и имя, и Избор испугался, и заклятие кончилось, и я булат сварил! Все же сходится!
— Жмуренок, не надо, а? Я так устал. Не надо ковырять медальон ножом, хорошо? Даже если он сделан из харалуга.
К Олехову подъезжали на закате, но Полоз попросил высадить их у большака — к городу он приближаться опасался. Шесть дней пути Есеня старался убедить Полоза в своей правоте, но Полоз не желал ничего слушать.
На дорогу вышли лесом, по колено в снегу, а когда, наконец, под ногами оказался наезженный путь, уже смеркалось.
— Полоз. Ну давай в город сходим. Ночью, а?
— Что, домой хочется? По батьке соскучился? — Полоз похлопал его по плечу.
— Ну и соскучился, — Есеня отвернулся.
— Он же тебя только по затылку бил и чуть что за вожжи хватался? А? Говорил такое?
— Ну и что! — разозлился вдруг Есеня, — ну и бил! Все равно — он мой батька, понятно? А ты всегда лицо кривишь, когда про моего батьку говоришь! Противно тебе, что он ущербный! А у меня другого нету!
— Да ладно, Балуй, ты чего… — Полоз посмотрел на него виновато, — конечно, он — твой батька, и это хорошо, что ты его любишь…
— Он меня читать учил. Он и девчонок тоже читать учил. И мой нож на стенку повесил. Он, может, не такой умный, как Улич, но он зато меня любит!
— Конечно, любит… — вздохнул Полоз, — только в город тебе нельзя ходить. Ни днем, ни ночью.
— Давай, я медальон тебе оставлю и сбегаю, а? Я только туда и обратно!
— Нет, Жмуренок, — твердо сказал Полоз, — мы идем в лес.
Есеня скрипнул зубами.
— Может, ты сходишь? Только нож мой возьмешь, и все.
— Ну до чего ты хитрющий, а! — Полоз рассмеялся, — я так и знал, что тут не без подвоха! Нет. В санях выспались, всю ночь идти будем. В ноябре-то снега не так много было! Ночью по дороге можно идти, по лесу уж больно тяжело. А днем в лес свернем и поспим.
Чем дальше от города они уходили, тем сильней Есеня чувствовал разочарование. Ну почему Полоз не понимает? Ведь пара часов всего — туда и обратно! Не откроется — значит, Есеня ошибся. Всякое же бывает. Хотя он ни секунды не сомневался в своей правоте. Ну почему не проверить-то! Вот Улич бы с ним согласился.
— Жмуренок, прекрати на меня дуться, — Полоз подтолкнул его в плечо, — ну нельзя в город, нельзя! У твоего дома, небось, толпа зевак ждет — не дождется, когда ты явишься, чтоб свои двадцать золотых заработать. А еще… я глупость одну сделал…
— Какую?
— Я Остромиру адрес Жидяты оставил, чтоб он мог мне написать. А кто знает, может, они его нашли и теперь Жидяту тоже караулят.
— Да ну… — Есеня пожал плечами, — по-моему, ты о них слишком хорошо думаешь. Они все адреса, которые у Остромира нашли, теперь караулят? Им стражников не хватит.
— Может быть. Но я на доске написал, когда золотой оставил. Так что рисковать не стоит. Ты меня хорошо понял?
— Да понял, понял.
— Смотри, не вздумай сбежать…
Если бы Полоз этого не сказал, Есене бы такое и в голову не пришло. Но идея ему понравилась, и теперь он с нетерпением ждал, когда же они остановятся «на ночлег». Но верста за верстой оставались позади, а ночь все не кончалась.
Полоз шел бодро и скоро, и не дал Есене нести свою котомку.
— А хорошо дома, — как-то сказал он, глубоко вдыхая морозный воздух.
— Дома — хорошо, — проворчал в ответ Есеня.
— Мне кажется, я сразу здоровым стал, как только сюда добрался. Море — это конечно здорово, но тут мне больше нравится.
Есеня только вздохнул. Однако прошло около часа, за который они отмахали пять верст, не меньше, как вдруг Полоз взмахнул руками и как-то неловко, странно повалился на колени.
— Полоз! Ты чего? — Есеня испугался.
— Нет-нет, — сказал тот тихо, — все нормально. Голова закружилась.
— Да тебе нельзя еще столько ходить!
— Надо отдохнуть немножко… И все пройдет.
Есеня посмотрел вверх — небо было ясным.
— Через три часа светло будет, — сказал он.
— Смотри-ка… Дома и звезды другие… Ладно, сворачиваем в лес, поспим и дальше пойдем.
Есеня помог Полозу встать, но тот уже пришел в себя и пошел сам — пошатываясь немного. Ну как от него сбежишь? А вдруг ему плохо будет? А вдруг он замерзнет один? Они отошли от дороги довольно далеко и выбрали место для ночлега.
— Ты сядь, я сам все сделаю… — Есеня поставил котомку на снег.
— Сейчас снега много, берлогу можно делать. Тогда хоть сутки спи — не замерзнешь. Ты дрова собирай, и коры сосновой нарежь. А я тебе покажу, как. Поедим — и спать.
Берлога Полоза показалась Есене сомнительным сооружением — глубокая нора в сугробе, с хитрым лазом внутрь. Пол он выстлал толстым слоем сосновой коры, и зажег две свечи.