Черный цветок - Страница 110

К оглавлению

110

— Ну что? — Колыван заглянул в кузню, когда Есеня разбил тигель — наверное, услышал стук.

— Можешь посмотреть, — Есеня пожал плечами, — только он еще горячий.

Колыван нагнулся над отливкой:

— Булат как булат. Мой батя лучше делал.

Есеня хмыкнул. Пусть говорит, что хочет.

— Я еще одну сварю, ладно?

— Вари, — Колыван равнодушно пожал плечами.

Полоз пришел, когда стемнело, и застал Есеню, заглядывающего в остывающий горн — охлаждалась вторая отливка.

— Жмуренок! Так и не ел, что ли?

— А? Да я забыл!

Полоз подобрал с пола упавший кусок хлеба с мясом и отряхнул.

— Ты же просто так сидишь, пожуй.

— Не. Погоди. Полчасика осталось.

— Получилось или еще не знаешь? — как-то робко спросил Полоз, как будто боялся сглазить.

— Вон валяется одна. Это вторая.

— Да ты что! — Полоз сжал его плечи и потряс, — молодец, Балуй! Я, если честно, сомневался…

— А если сомневался, зачем денег этому гаду давал?

— Чтобы он к тебе не цеплялся. Он выковать-то нормально сможет?

— Надеюсь. Те клинки, что он показал, неплохие были. Погоди, мне посмотреть надо…

Отливки они забрали с собой, и по дороге на берег Полоз заглянул к старому кузнецу, который накануне им отказал.

— Что, не доверяешь? — обиделся Есеня.

— Нет, ищу варианты, — Полоз усмехнулся.

Кузнец посмотрел на отливки, даже сделал срез, а потом сказал:

— За четверть цены скую.

Полоз покачал головой:

— Уговор есть уговор. Если Колыван их испортит, Балуй еще сварит, и тогда к тебе придем.

Но Колыван их не испортил. Из двух отливок решили сделать нож и саблю, Есеня сам нарисовал, какой формы они должны быть, и лезвия вышли такими, какими он и представлял. Почти черный фон, золотистые прожилки в форме колец… Хорошо сковал, правильно — не торопился и не ленился — три дня потратил.

Точил клинки Есеня сам — вот этого он никому бы не доверил, и сам сделал протравку, пока Колыван возился с рукоятями. За пять дней совместной работы он возненавидел кузнеца еще сильней — тот был не только жадиной, но и занудой, и Есеня с трудом сдерживался, чтоб на него не наорать. Но в рукоятях Колыван толк понимал, Есеня бы никогда не мог такого сделать — из оленьего рога, с инкрустацией в виде бегущего волка. Здорово получилось, что и говорить. С ножнами решили не возиться — кому надо, тот закажет. Все равно стоимость ножен не сравнить со стоимостью лезвий, если, конечно, без драгоценных камней.

— Ну что, пошли в оружейную лавку, — насмотревшись на результат, сказал кузнец.

— Погоди. Полоза дождемся, — испугался Есеня, — обманут ведь.

— Не обманут. Я все время им оружие сдаю, если кто от заказа отказывается. И отец мой с этой лавкой работал. И потом, когда твой Полоз придет, все уже закроется.

Есене не терпелось узнать, что скажет лавочник — кто кроме него может разбираться в качестве булата? Наверное, поэтому он так легко согласился. Колыван говорил, что за нож не меньше золотого дадут, а за саблю — и все два. Есеня прикинул: как раз хватит, чтобы вернуть долг и добраться до дома. А если меньше? Тогда придется еще раз попробовать, со старым кузнецом.

Лавочник чем-то напомнил Есене Жидяту — такой же худой и высокий, с таким же цепким взглядом, и таким же едким языком. Он долго рассматривал оружие, гладил, гнул и пробовал остроту лезвий. Лицо его оставалось напряженным и недружелюбным.

— За нож дам три золотых, за саблю — пять, — в конце концов изрек он и зверем посмотрел на Колывана.

— Сколько? — переспросил тот.

— И ни медяка больше! — отрезал лавочник, — не нравится — забирайте, идите в другую лавку.

— Не, мы согласны, — промямлил Колыван, — правда?

— Ага… — Есеня задохнулся. Ничего себе! Восемь золотых!

— И заметьте, я не спрашиваю, где вы взяли лезвия. Рукоять-то вижу, твоя, Колыван, работа.

— Да мы сами сделали…

— Слушайте, цыплятки… Не надо дурить мне голову. Это же… настоящий харалуг… — лавочник любовно погладил лезвие сабли, — Такого нигде сейчас не сыщешь.

— Как? Как вы его назвали? — переспросил Есеня.

— Харалуг. Что, никогда не слышал? Так называют булат на востоке. Даже не знаете, что продаете. Забирайте деньги и уматывайте. Еще найдете — приносите, возьму.

Есеня обалдело смотрел на лавочника, когда Колыван сгреб восемь золотых с прилавка и потащил его к выходу. Он так радовался, что не мог стоять на месте, и, похоже, боялся, что лавочник передумает, потому что тащил за собой Есеню с полверсты, когда, наконец остановился и отсчитал четыре золотых.

— На, держи! Ничего себе! Давай еще сварим! Ты представляешь, сколько это денег? Да мы богачами сделаемся, замки на горе построим!

Есеня покачал головой. «Когда-нибудь харалуг откроет медальон». Он подумал немного, стиснул деньги в кулаке, и побежал обратно в лавку.

— Куда? — крикнул ему вслед Колыван, но Есеня не оглянулся.

Он распахнул двери, когда лавочник вешал саблю на самое видное место, рядом с ножом.

— Дяденька! Я передумал! Мы не будем нож продавать!

— Ничего не знаю, — пожал плечами лавочник, — никто вас не неволил. Вы продали — я купил.

— Ну… Тогда продайте мне его обратно… — Есеня протянул три золотых.

— Посмотри. Я и цену на него специально повесил, чтоб голодранцы лишний раз не спрашивали, — лавочник кивнул на клинки.

Есеня посмотрел и разинул рот. На ноже висела табличка: «12 з». Есеня не поверил глазам и на всякий случай переспросил:

— Это… это сколько?

— Читать не умеешь? Нож — двенадцать, а сабля — двадцать.

110