Черный цветок - Страница 106

106

— На сколько? — Есеня едва не вскрикнул.

— Дней на десять, — терпеливо повторил хозяин.

Есеня опустился на сходни, которые вытащили на берег — причал заливало водой. За десять дней можно заработать шесть серебряников. А вместо этого придется тратить то, что отложено. На еду. Ну почему? Ну почему? Он с ненавистью глянул на море.

— А что, у тебя совсем денег нет? — спросил хозяин, — я одолжу, если надо.

— Есть, — Есеня сжал зубы, чтобы не расплакаться от обиды.

— Я знаю, у тебя товарищ раненый, ты его кормишь, не только себя. Тяжело, наверное?

— Да нет. Нормально. Домой только хочется…

— В Олехов?

Есеня кивнул.

— Когда соберетесь, скажи — я вас за полцены отвезу.

— Правда? Спасибо, — Есеня грустно улыбнулся.

— Да не за что. Ты хорошо работаешь, стараешься. Я думал поначалу, что у тебя не выйдет ничего, молодой больно. Уставать начнешь, надоест. А ты молодец.

Есене было приятно, конечно, но от слов хозяина плакать захотелось еще сильней.

— А другой работы у вас нет? — спросил Есеня, не надеясь на удачу.

— Да откуда? Сейчас весь порт стоит, представь, сколько людей без работы ходит. Только невольникам хорошо…

— А почему вы нас нанимаете? Ведь невольники бесплатно работают? — Есеню давно интересовал этот вопрос, но спросить он не решался.

— А не выгодно. Работы часов на шесть всего, а их кормить надо три раза в день, одевать, жить им где-то надо. И работают они через пень-колоду, только смотри. А с вами весело. И бегаете вы быстро.

Есеня хотел вернуться в архив, но его охватила такая тоска: и Харалуг умер, и работы нет, и золотой надо отдавать… Он пошатался по берегу, продрог на холодном ветру, и пошел в лачугу Улича, глотая слезы.

Полоз смотрел на волны, сидя на бревне — он теперь часто выходил гулять, но ненадолго: быстро уставал. Есеня волны возненавидел, и смотреть на них не собирался, словно надеялся таким образом морю отомстить.

— Что, отдыхаешь сегодня? — весело спросил Полоз, когда Есеня проходил мимо него.

Есеня кивнул и пошел дальше.

— Балуй? Что случилось-то? — Полоз поднялся.

— Да все нормально… — проворчал Есеня и поспешил зайти в дом.

Но там его тут же взял в оборот Улич:

— Ты что такой кислый? Случилось что-то?

— Работы нет. Шторм, — буркнул Есеня и полез на полати.

— Куда? А поесть?

— Не хочу.

Он завернулся в одеяло и лег лицом к стене. Он ведь не может не вернуть этого золотого. И не досмотреть книги было бы жаль. Неужели из-за десяти серебряников придется возвращаться в Оболешье? И как возвращаться? Это ведь тоже денег стоит!

Ситуация виделась ему безвыходной, мрачной и очень обидной — все вокруг складывалось против него, как нарочно! Вместо того, чтобы за десять дней отложить три серебряника, он их потратит! Меньше ну никак не получится! А это половина того, что он скопил за месяц! Слезы ползли из глаз от обиды и безысходности.

В лачугу вернулся Полоз, прислушался и подошел к печке.

— Жмуренок, а ну-ка слезай оттуда.

Есеня не пошевелился и сделал вид, что не слышит.

— Что? Лежишь там и плачешь от жадности?

— Ничего я не плачу, — Есеня хлюпнул носом, — и не от жадности вовсе. Я нашел Харалуга. Только… только он…

Есеня не смог договорить — слезы хлынули из глаз сами собой. Полоз ласково похлопал его по спине.

— Ты просто устал. Как раз отдохнешь, пока штормит. Давай, спускайся, поешь и рассказывай про Харалуга.

— Полоз, ну что толку отдыхать, если денег нет? — Есеня вскочил и стукнулся головой об потолок. От боли слезы побежали еще быстрей.

— Ты еще голову пробей, — Полоз улыбнулся, — мало нам одного меня?

— Спускайся. Я курицу зажарил, — присоединился Улич, — побалуйся.

— Курицу — Полозу! Мне не надо никаких куриц! Мне вообще ничего не надо! — закричал Есеня сквозь слезы.

— Жмуренок, прекрати истерику, быстро слезай, — Полоз тряхнул его за плечи и передразнил, — «Курицу Полозу»! Полоз вольный человек, он в одиночку куриц не жрет.

— Ворошила бы тебя заставил, как миленького! — проворчал Есеня и нехотя полез вниз — Полоз, чего доброго, решит стащить его силой.

— Я же говорил — от жадности плачет, — Полоз обнял его за плечо и усадил на лавку, — давай, рассказывай, сколько на самом деле платил за архивы.

Есеня вскинул голову: ну как он узнал?

— Полсеребряника за полдня, — буркнул он.

— А деньги где взял? Занял у кого-то?

— У Остромира. Золотой.

— Эх, Балуй, Балуй… — Полоз покачался вместе с ним из стороны в сторону, — мог бы мне сказать сразу. А то, в городе он обедает… Я бы тебе объяснил, что с тридцати медяков в день золотого не накопишь, как ни крутись. Сколько у тебя отложено?

— Шесть. И с золотого еще четыре осталось.

— Молодец, конечно, я бы так не смог… Давай про Харалуга теперь, а я подумаю, что с деньгами будем делать.

Полоз сказал это так уверенно, так невозмутимо, что Есене сразу стало легко — словно кто-то забрал у него мешок, который он тащил на плечах. Полоз что-нибудь придумает, обязательно! Он, вполне успокоенный, начал говорить, как в книге встретил запись о покупке невольника, как ходил к замку на холме и что ему рассказал старый сторож.

— А ну-ка, вспомни еще раз, — перебил его Улич, — что это за нечеловеческая болезнь такая?

Есеня честно попытался сказать все теми же словами, что слышал от сторожа. Улич посмотрел на Полоза и неуверенно пожал плечами:

— Так умирали мудрецы, которые хотели превратить ртуть в золото. Многие считали, что эти опыты затрагивают враждебные человеку силы, которые мстят дерзким ученым за их честолюбие.

106